Этот длиннющий материал "From Eastern Europe to the East End" опубликовал Бен Иуда (BEN JUDAH) в британской "STANDPOINT". Перепечатываем с некоторыми сокращениями по тексту перевода из ИноСМИ:
Раньше иммигрантский Лондон не выходил за пределы первой и второй зон
(тарифные зоны лондонского метрополитена – прим.ИноСМИ). В Спиталфилдс
селились приезжие из Бангладеш, а в Брикстоне обосновались ямайцы. Весь
20 век происходило одно и то же: иммигранты начинали свой путь в
дряхлеющем центре города, а белый рабочий класс переселялся в соседние
графства, Кент и Эссекс.
Но иммиграция больше так не работает.
Псевдо-хипстеры из Оксфорда и Кембриджа колонизировали Шордич. Там им
удобнее кататься на своих велосипедах. А когда из стоящих длинными
рядами домиков в викторианском стиле исчезли бенгальские старьевщики, их
переделали под модные офисы с открытой планировкой. Мигранты стали
переселяться дальше на лондонские окраины.
В Лондоне существует целый
восточноевропейский город. В этом городе живет более полумиллиона
человек – это больше, чем во всем Шеффилде. Больше половины - из Польши.
Больше 80 процентов приехали после 2004 года. Это люди из Литвы,
Румынии, Болгарии и других бедных стран, которые в тот или иной момент
вошли в состав Евросоюза. Жители этого города заняты на самых простых и
низкооплачиваемых работах. Но в этом городе живут и русские аристократы,
и десятки тысяч профессионалов, не говоря уж о многочисленных беженцах
из Боснии и Косово.
Большинство из них живет в третьей зоне. В местах вроде Бектона.
Здесь стареющие представители коренного населения с недовольным
выражением на своих белых лицах потягивают послеобеденную пинту пива
Carling в пабах. В 80-х годах они бежали от разрухи в центре города на
окраины метрополиса, но жестокая судьба посмеялась над ними.
Новые
районы вдоль ветки легкого метро, куда они переселились, купившись на
яркую рекламную брошюру, превратились в места, где белых британцев
осталось меньше 50 процентов. У них уже нет ни денег, ни сил совершить
свою белый побег в обратном направлении, и все, что могут позволить себе
эти стареющие, озлобленные люди – это по любому поводу надевать
футболки английской сборной.
До 20 процентов населения Бектона составляют восточноевропейцы, еще 25 – выходцы из Бангладеш.
Я
зашел в литовский супермаркет, занимающий площадь среднего ангара.
Литовские мамаши толкали тележки вдоль рядов с солениями, поражающих
воображение своей длиной. Активисты разложили на столиках листовки,
призывающие голосовать на литовском референдуме за добычу сланцевого
газа. В литовском гриль-кафе сидели завсегдатаи в голубых спортивных
костюмах. Тут было все, что может понадобиться жителю Литвы.
Аляповатая
русская живопись украшала стены небольшого книжного магазина на втором
этаже, где на полках стояли исключительно томики на литовском языке и
антипутинские брошюры. За столиком посреди магазина сидели три женщины и
пили чай. Негромко играла музыка Шопена. Владелица зачем-то настойчиво
пыталась подчеркнуть свою миловидность, красясь в отвратительный
блондинистый цвет. Из-за этого ее волосы напоминали солому. Мне без
особого энтузиазма пытались продать шоколадку. Но я хотел поговорить про
Бектон.
«Я не живу в Британии. Я живу в Литве. Я смотрю литовское телевидение. Я
пользуюсь интернетом на литовском языке. Все мои друзья из Литвы. Это
магазин литовских продуктов. Встречаюсь я только с литовцами. Все, что я
делаю в Британии – это плачу налоги в британскую казну».
Между
шестью и пол-восьмого утра Бектон пустеет. На первых поездах в центр
едут африканцы и восточноевропейцы. Африканцы освоили уборку офисных
помещений. Строительный бизнес оккупировали поляки, литовцы и румыны.
Они - надежные работники, а устраиваются в основном по знакомству,
поэтому объявления о найме на подобные вакансии на английском
встречаются редко. Их подружки доминируют на рынке парикмахерских услуг и
уборки на дому.
В предрассветной тьме мимо ярко освещенных
небоскребов Кэнари-Уорф заспанные люди едут строить город, который они
сами едва понимают. Вот, например, Юрек, флегматичный рабочий из
Гданьска. Каждое утро он ездит на работу в Кенсингтон. Строительный
бизнес в Лондоне обслуживает в основном богатых. На окраинах не найдешь
работы на строительстве офисных зданий или дата-центров, зато в
королевских боро (Royal Borough, округа Лондона, в прошлом находившиеся в
личном королевском владении – прим.ИноСМИ) ее хоть отбавляй – копать
под особняками подвальные помещения для бальных танцев...
Шахтёр
окончательно разочаровался в своей жизни в тесной комнатушке над лавкой
халяльного мясника в Вуд-Грине, когда три года назад вызвал сантехника
починить какую-то мелкую неполадку. Тот пришел и первым делом выключил
польскую поп-музыку, которая у парней играла непрерывно и в любом
помещении, а рядом с радиоприемником оставил свежий выпуск газеты The
Sun. Шахтёр взял почитать. «В этой газетёнке пишут, что все поляки
только пьют и крадут рабочие места. Вы, англичане, только притворяетесь,
что нас любите, а на самом деле врете нам в глаза!»
Как и почти все
строители, Шахтёр был бережлив до одержимости. Но, в отличие от
остальных, его пристрастие к экономии принимало форму настоящего
невроза. Он непрерывно высчитывал на своем мобильнике, сколько точно ему
удалось накопить. Как и многие новички, он думал, что приехал в Англию
только на заработки. Он копил на дом, особняк своей мечты.
Шахтёру
нужно было накопить тридцать тысяч фунтов, но против него были постоянно
меняющийся обменный курс и нашествие румынских рабочих. «Эти румыны –
кучка шабашников без страховки! Из-за них у нас зарплаты падают. Они
готовы вкалывать за четыре фунта в час. Британцы с ума сошли, зачем они
их сюда пускают»...
Если бы депутаты-консерваторы хоть раз
удосужились поговорить с польскими рабочими, они бы выяснили, что эти
люди почти точно воспроизводят мечту Нормана Теббита (Norman Tebbit;
один из старейших британских политиков, бывший председатель
Консервативной партии - прим.ИноСМИ) об идеальном рабочем классе.
Работящие и экономные. Семейные. Готовы работать за копейки. Горячие
поклонники Тэтчер, которая боролась с Советским Союзом. Ненавидят
профсоюзы и абсолютно аполитичны.
Каждое воскресенье в польских
церквях не протолкнуться. Когда-то Лондон был городом опустевших
викторианских церквей. Теперь под их готическими сводами поют польские
мессы и нигерийские хоры. В польских церквях всегда полно колясок –
детских и инвалидных. Татуированные сантехники утирают слезы умиления и
истово осеняют себя крестным знамением. Живущие на грани нищеты грузчики
с мясных складов кладут двадцатифунтовые банкноты в ящики для
пожертвований, чтобы монашки в восточной Польше могли купить мебель для
своего приюта...
Шахтёр поделился со мной своими сомнениями насчет
английского народа. «Зачем вообще платят это пособие? Зачем давать
шестьдесят фунтов в неделю и бесплатную квартиру какой-то ленивой
свинье, которая не хочет работать?»
В почтовом ящике Шахтёр обнаружил
извещение от полиции. «Ну что за х*** опять! - Он затрясся от ярости. -
Эти чёрные опять за своё!» В районе произошло очередное ограбление.
Шахтёр жил в той части города, которую презрительно зовут Фунтляндия.
Замызганные вереницы букмекерских контор, вращающиеся на вертелах куски
мяса в кебабных, «кредит до зарплаты», ломбарды без лицензии и вывески
«Покупаем золото»...
Польским строителям не чужд расизм. В Лондоне
живет больше 300 тысяч иммигрантов из Польши. Но это лишь
приблизительная цифра. В своей погоне за экономией и в стремлении
скопить хоть еще чуть-чуть побольше многие готовы оказывать услуги
нелегально, чтобы не платить налога. Именно поэтому каждый строитель, с
которым я говорил, как минимум один раз был ограблен. Они всегда живут в
самых дешевых квартирах, дверной замок на которых снимается за десять
секунд. Часто воров наводят сами арендодатели.
Воры обожают поляков,
потому что тем платят наличностью, которую они прячут в обувных
коробках. Когда воры видят, что в одну из квартир въезжают строители или
уборщики, они заранее смеются. Зачастую ворам удается вынести из одной
квартиры тысяч по пять фунтов. И они знают, что поляки никогда не
вызывают полицию...
У польских строителей от Лондона остается такое
ощущение, будто их кастрировали. Рабочий зарабатывает семь фунтов в час,
а уборщица – десять. Рабочим, которые не выучили английский, остается
лишь приударять за польскими девушками, которым они не могут купить
коктейль в баре.
Те, кому в Лондоне не повезло, пьют. Люди на грани
бродяжничества околачиваются у польских клубов и церквей в надежде найти
работу. У каждого строителя есть в запасе страшилка про водку. Один,
например, прятался от начальника в доме под снос, закопавшись в гору
мусора.
Польская провинция страдает от пьянства. Теперь эта беда
переехала на лондонские улицы. Большинство бездомных в Лондоне – поляки и
литовцы. За пять лет три тысячи из них бросили попытки освоиться и сели
на автобус до дома.
Я слышал истории про бездомных поляков в
Лондоне, которым приходилось разгружать грузовики для турецких
лавочников. Эти злодеи платили им за работу излюбленным напитком бомжей –
банкой крепкого сидра White Ace. Я затрудняюсь описать, насколько это
отвратительное пойло. Другие жарили крысиный шашлык в подворотнях Тотнэм
и Харингей.
Эти бездомные униженно скрываются. Они прячутся от
собственных семей. Им не хватает духу признаться, что для них Лондон
обернулся промокшим матрасом под эстакадой. Выпросив у прохожих фунт,
они пишут письма родным из курдских интернет-кафе, рассказывая, что
жизнь у них, как никогда, прекрасна. Спят они в основном у реки. Там
тихо. Там они могут спокойно, завернувшись в старое одеяло, петь
романтические баллады бродяг из Люблина и крутить самокрутки из окурков,
подобранных на тротуаре. Они чокаются коктейлями из жидкости для мытья
рук и проклинают себя за наивность – как они могли подумать, что на
ночном автобусе можно доехать до лучшей жизни? Коктейль делается так:
бродяга пробирается в больничный туалет и тайком выдавливает жидкость из
мыльницы над рукомойником в бутылку из-под кока-колы. Получившаяся
бурда отменно дает по шарам.
Каждый год в церкви
Сейнт-Мартин-ин-зе-Филдз проходит служба по несчастным, погибшим на
лондонских улицах. По тем, кого сбило такси и даже не притормозило. По
тем, кто заснул на берегу Темзы в отлив, не умея плавать. Большинство из
них – мигранты из Восточной Европы.
Лондонские ловкачи – это
албанцы. Только их боятся поляки. Строители рассказывают, что поляка,
устроившегося на работу к албанцам, могут избить до состояния комы лишь
за то, что он осмелился попросить выдать ему положенную зарплату. Они
спрашивают, как Британия могла пустить к себе настолько опасных людей.
Албанский
паб в районе Килберн выглядит как обычный паб, такая классическая
непритязательная наливайка с обстановкой «под Тюдоров». Но во дворике
жарят мясо на гриле, совсем как дома на Балканах. Снаружи сидят парни в
золотых цепях и модных дырявых джинсах и курят с симпатичными девицами в
фальшивых меховых накидках.
В албанских пабах рассказывают
многочисленные истории про мафию. После югославских войн в Лондоне осело
как минимум 30 тысяч беженцев из Албании и Косово. С ними прибыло и
несколько сотен бандитов – закаленных в боях ветеранов Армии
освобождения Косово и связанных кровными узами представителей
воинственных горных кланов.
Поначалу они устраивались вышибалами в
ночные клубы. К началу нового века борделями Сохо заправляли мальтийцы –
классические мафиози с древними традициями. Албанцы презирали их,
считая мальтийцев слабаками-бисексуалами из Сохо, у которых можно купить
разве что уродливую девицу из Гейтсхеда. Они придумали, как покорить
Сохо. Когда албанцы приставили им пушки к виску, мальтийцам ничего не
оставалось, как продать свой бизнес по дешевке. Но теперь албанцам нужны
были девочки. И чтоб эти девочки были лучше и дешевле. Они сели в свои
фургоны и поехали в Молдову. Они колесили по нищим деревням и обещали
юным крестьянкам блистательные карьеры официанток и моделей. После этого
они насиловали девушек и продавали их в сексуальное рабство.
Так
албанцы уничтожили мальтийцев. Но проституция была не единственным их
источником дохода. Больше всего албанцы заработали на парковочных
автоматах в Вестминстере, работавших от монеток. Когда албанцы их
увидели, у них загорелись глаза. Из этих автоматов можно было выдоить
сотни одно- и двухфунтовых монет. Поначалу они просто спиливали
парковочные счетчики и разбирали, чтобы понять, как они работают. Но
скоро был найден куда более прибыльный и простой путь к обогащению.
Подкупив контролера-ганийца, они забрали у него униформу и самое главное
– ключ от всех парковочных счетчиков. И принялись за работу.
К 2006
году албанская мафия потеряла голову от собственных успехов. Они подмяли
под себя все бордели и сказочно разбогатели на парковочных счетчиках.
Но они зашли слишком далеко. Албанские парковочные банды поделили
Вестминстер на две сферы влияния. Но соблюдать условия договора у них не
вышло. Встретившись в на своей малине в Ист-Эктоне, где они играли в
карты под косоварскую поп-музыку, парковочные боссы не смогли
договориться. Все закончилось перестрелкой.
В Британию завозилось
слишком много секс-рабынь. Бордели заполонили город, после Бэйсуотер они
начали появляться в Кенсингтоне. Полиция устроила рейд и арестовала
боссов албанской мафии. Они были в шоке. Они не ожидали, что им дадут
такие огромные сроки. Им нужен был новый бизнес. Тогда они сели на такси
и поехали на улицу Грин-Лейнс поговорить с курдами. Для начала они
сделали скромное предложение.
Курдский Лондон начался в 80-х с
крошечных лавок с халвой и фруктами в Харингей. В то время в Турции у
власти были генералы, которые запрещали произнести вслух хоть одно слово
на курдском. По малейшему подозрению в симпатиях к сепаратистам вас
могли положить на железный стол в подвале, привязать за руки и за ноги и
включить на полную громкость гимн военной хунты. Затем турецкие
полицейские включали на полную электроплиту под железным столом и грели
ее до тех пор, пока вопящий от боли, медленно поджаривающийся курд не
сознается во всех мыслимых грехах. На зажеванной кассете через старый
магнитофон всегда была записана одна и та же песня: «Турция – мой рай».
Сначала
повстанцы пришли на Грин-Лейнс, тряся консервными банками, и упрашивали
владельцев бакалейных лавок пожертвовать на революцию. Те с радостью
отдавали им мелочь, оставшуюся от детских пособий. Вскоре курды начали
«крышевать» те же лавки. Они все еще формулировали свои требования в
виде привычных им марксистских мантр, но курдское сопротивление давно
освоило запретный бизнес: потоки героина, идущие через горы Курдистана.
Сейчас
улица Грин-Лейнс смотрится невзрачно. Но это впечатление обманчиво. В
этих скудно освещенных забегаловках за старыми столами без скатертей на
самом деле делаются дела на миллиард долларов. И вот там появились
албанцы. Они начали с привычных вежливостей – «Вы наши
братья-мусульмане, давайте же…» - но быстро перешли к делу. Они
предложили курдам помочь с доставкой товара через Балканы в обмен на
долю от доходов. Этот союз продержался пару лет.
Курды окончательно
запутались в собственных сетях к началу 2010-х. Кланы Грин-Лейнс
перессорились между собой. Донов расстреливали конкуренты, пока они
подстригали бороды в парикмахерских. Курды и албанцы решили, что пора
зарабатывать по-крупному. И они освоили рынок недвижимости. Деньги
отмывались через автомойки в Тотнэме. Но агенты по недвижимости лишних
вопросов не задавали.
Албанский Лондон ненавидит мафию. В пабах
Килберна каждый день поднимаются пинты за погибель криминальных
авторитетов. Это честные люди, которых бесит, что их имя порочит банда
преступников. Эти люди любят Британию больше, чем самый ревностный член
партии UKIP (консервативная Партия независимости Соединенного
королевства – прим.ИноСМИ). Ведь албанский Лондон почти целиком состоит
из беженцев. Отцы называют своих дочерей, родившихся уже в Британии, в
честь сестер, которых пытали сербские боевики. Детям рассказывают про
Тони Блэра, который дал им убежище и спас от войны и нищеты.
Поляки и
албанцы говорят, что Британия – это «мини-Америка». Но британской мечты
не существует. Восточноевропейцев сюда ведет не мечта о том, как все
может стать прекрасно, но знание о том, что все может сложиться гораздо
хуже. Понятие «британскости» для них не имеет никакого смысла.
Иммигранты говорят, что «Британия – страна возможностей». Но они не
чувствуют, что им тут особенно рады. Будто их пустили переночевать на
диване в гостиной.
Лондонцы в городе ориентируются по пабам. Но не
польские рабочие. Они не могут себе позволить выпить в пабе. И от этого
их отчуждение лишь усиливается. В полседьмого вечера усталые строители
открывают банки пива Zywiec в вагонах метро на Центральной линии.
Остальные пассажиры брезгливо косятся на них. Поляки едут на восток в
Вуд-Грин и Лейтон. Литовцы садятся на DLR до Бектона...
Две
украинских девчушки из Дагенхэма в леггинсах и американских бейсболках
фотографировались на фоне заката, принимая соблазнительные позы. Вокруг
них кружили бенгальские парни, одобрительно улюлюкая. Но заговорить с
симпатичными девчонками им не хватало смелости. Это последних изрядно
взбесило. Позы становились все провокационнее.
Их танец начинал
затягиваться. Я подошел к парням в надежде, что они предложат мне
покурить с ними. «Что вы думаете про всех этих восточноевропейцев?»
Парни задумались. «Ну мы все, типа, иммигранты, сечешь? Наши папы все
иммигранты… А твои старики – они тоже?» Я кивнул. Парни с голодным видом
наблюдали за девочками.
Дагенхэм для этих подростков оказался полным
разочарованием. Тут не было ничего, кроме ломбардов, букмекерских
контор и забегаловок с жареной курицей. Дагенхэм был лучше Украины. Но
не слишком.
Обе девочки носили ярко-белые кроссовки. Неподалеку у
подножья холма шумела река скоростной магистрали. Темноволосая положила
руку на бедро. «Знаешь, нормальных британских парней тут не найдешь. А
вообще тут так. Русские и украинцы ненавидят поляков и литовцев. Люди из
Восточной Европы ненавидят индусов. Все ненавидят черных. А белые
ненавидят всех вообще. Как-то так...»
|
